Монстр не шевелился. Он просто смотрел на Вейла, жадно улыбаясь. Абсолютно черные глаза вызывали у человека желание кричать до посинения.

Каким-то чудом Вейл нашел в себе силы и бросился бежать. Он неуклюже нырнул в ближайший переулок. Услышал, как чудовище идет за ним: тяжелый топот в пыли, ленивый шаг, хриплое дыхание сквозь зубы.

Вейл безумно огляделся, выискивая хоть какое-то спасение, какую-нибудь дыру, через которую он мог пролезть. Все, что он видел – это пустые рокритовые стены, некоторые разрушенные, большая часть опаленные старыми пожарами. Пустые окна, через которые были видны безлюдные жилые комнаты. Ему показалось, что он слышал грохот вдалеке и новый треск стрельбы.

«Он не один, – горько подумал Вейл. – Клянусь Патерновой, есть еще…»

Он добрался до конца аллеи, где она уходила налево между двумя покачивающимися разбомбленными жилыми зданиями. Он слышал дыхание монстра за спиной. Подгоняемый страхом, он повернул за угол, едва не врезавшись в противоположную стену. Он оступился и разодрал колени в пыли.

На плечо опустилась перчатка, пригвоздив его. Даже через одежду это прикосновение напоминало укус насекомого, и он закричал.

Чудовище подняло Вейла с земли и развернуло. Человек уставился прямо в изувеченное лицо. На нем еще сохранялись следы прежней человечности, но на шее теперь пульсировали прозрачные и дрожащие мешки. Глаза напоминали колодцы в пустоте. От тошнотворно-ароматного дыхания Вейла стошнило.

– Тебе помогали, – сказал монстр, усиливая хватку. – Почему? Кто ты такой?

Вейл должен был ответить. Голос существа пронзил его, ломая волю к сопротивлению.

– Я…

Это было все, что он смог выдавить из себя. Мир вдруг взорвался вспышкой ярко-золотистого света, подняв его в воздух. При приземлении он сильно ударился, почувствовав, как сломалась ключица. От головокружения в глазах все поплыло, в слепящем блеске он видел только размытое движение. Через золотую пелену шагнул монстр похожих размеров, но облаченный в белый доспех. Два воина сцепились, поднимая пыль своими ударами.

Вейл попытался отползти, но боль в шее стала невыносимой, и он свернулся дрожащим калачиком. Первое чудовище, наконец, рухнуло в дальнем конце улице. Его доспех раскололся и трещал слепящей золотой аурой. Второе воин подошел, чтобы покончить с ним. В руках он держал тяжелый посох, увенчанный черепом и украшенный полосками кожи. Пятка посоха опустилась на шею монстра, пронзила мешки из плоти и вонзилась в пыль. Монстр еще несколько секунд в бессильной ярости сжимал кулаки. Он испустил дух, пуская грязную пену из крови и жидкости и проклиная на языке, который Вейл не понимал.

Он чувствовал, что теряет сознание. Боль была жуткой. Сердце колотилось, как пойманная в ловушку птица. Когда Вейл почувствовал прикосновение руки к своему плечу, он инстинктивно попытался отпрянуть, но даже это ему не удалось. Он поднял глаза и шокировано уставился на человеческое лицо, наполовину скрытое дыхательной маской. Это была пожилая женщина, затянутые назад седые волосы открывали тонкие черты лица. В схватке таких ужасных существ он даже не заметил ее. На ней была серо-зеленая форма армейского генерала, а к груди приколото изображение аквилы.

Незнакомка была обеспокоена.

– Ашелье? – спросила она, пытаясь не дать Вейлу упасть. – Где он?

Не будь он в таком плохом состоянии, то рассмеялся бы.

«Кто знает? Кто знает, где этот ублюдок закончил жизнь? Если бы я знал, думаешь, все еще сидел бы в этом чертовом мире?»

Но он не мог говорить. Он повис у нее на руках. Его накрыло удушающим покровом головокружения, и он почувствовал, что теряет сознание.

Какой-то миг он гадал: умирает ли. Если да, то это, наверное, к лучшему. Что теперь осталось, помимо всего того, что они пытались сделать?

Затем в глазах потемнело, боль ушла, и он провалился в блаженное забытье.

Глава 7

Шибан посмотрели на свои руки и ноги, избавленные от брони и освещенные пламенем церемониальных свечей. В нишах дуэльной комнаты медленно горели курильницы, источая аромат священных масел. Воин расслабленно держал деактивированную гуань дао.

Между обнаженными мышцами, сросшимися с краями черного панциря и все еще густо покрытыми рубцовой тканью, блестел металл. Белая роба, которую носил воин, ничуть не скрывала весь набор его аугметики: исчезли предплечья и икры, бедра усеивали поршни и фиксаторы, а шея превратилась в нагромождение блокировочных клапанов. Из глубин корабля доносился гул двигателей, несущих его через вечно неспокойный эфир.

Во мраке висели знамена, на которых каллиграфическим письмом были нанесены названия битв братства. Ритуальные имена отмечали прежние славные победы с кульминацией на Чондаксе и до решающего перелома на Просперо. После этого символы указывали чаще поражения или пирровы победы, которые в конечном итоге не дали никаких плодов. Их вид свидетельствовал о медленном упадке некогда гордых традиций. В прошлом знамена создавали с почти безграничным усердием, но сейчас не находилось времени, чтобы изготовить их должным образом, поэтому строки были торопливыми и несовершенными.

Все делалось, как и прежде, но уже без души. Дым курильниц был ее лишен в той же мере, что и холодный воздух – песен.

Шибан снова сделал выпад глефой, повторяя движения в схватке с чемпионом III Легиона. Он уже проделал это с дюжину раз, пытаясь найти совершенную ошибку. Пока у него ничего не выходило. Его враг просто был лучше: быстрее, сильнее, с лучшими инстинктами.

Ничего нового он уже не узнает, только подтверждение своей слабости.

Хан догадывался, что бы в этой ситуации сделал Есугэй. Грозовой пророк одним неодобрительным взглядом заставил бы его вернуться в тренировочные залы, снова и снова, пока изъян не был бы исправлен. Цинь Са никогда не проиграл бы так легко. Как и Джубал. И не доживший до этих дней Джемулан.

Было время, когда Шибан стремился сравниться с деяниями этих воинов, стать одним из великих в орду. Просперо покончил с этими шансами и вместо этого дал ему Оковы. Таковой была война, таковой была удача, и в болоте больше не осталось желанной добычи.

Гуань дао просвистело во тьме, рассекая воздух. Шибан перешел в атаку, сражаясь по памяти с врагом, который больше не стоял перед ним. Он делал так много лет назад, на Чогорисе, с врагами из архивов, по многу часов за раз. Тогда удары его клинка были такими же точными и непринужденными, как и мазки кисти для каллиграфии. И тогда ему хватало смелости писать стихи в старинной традиции.

После Чондакса Шибан не написал ни строчки. Насколько он знал, никто из прежних поэтов не написал. У них больше не было слов.

Теперь его называли Тахсиром, Возродителем.

Он пользовался все большим расположением Кагана, а его братство увеличилось, принимая новобранцев из братств посрамленных ханов. Наряду с Джубалом, Гинаком, Огом, Есугэем и Цинь Са он возвысился на советах примарха, принимая участие в курултае, на котором планировались удары по неумолимо наступающему фронту Гора. Только проклятые из сагьяр мазан брались за более опасные задания, очищая себя своими жертвами.