Вон Калда подошел к внешнему замку.

– Мой мир, – откровенно ответил он.

Коненос оглядел дверь сверху до низу, вникая в загадочную конструкцию.

– Вот цель, – мечтательно сказал он. – Решение принято. Мы улучшим себя. Мы познаем все, что можно познать. Мы страдали за это решение, и другие также будут страдать за него.

Вон Калда ничего не сказал, но в узком помещении вдруг вспыхнуло предчувствие насилия, напоминая сильный запах страха. Его пальцы чуть приблизились к болт-пистолету в кобуре.

Коненос направился к двери.

– Я бы строго придерживался этой цели. И когда наступит час расплаты, у меня бы не было никаких сожалений. Ты не просто меняешь плоть, мой брат. Ты меняешь миры. Разрываешь вуаль.

Вон Калда напрягся, оценивая, насколько быстро смог бы двигаться.

– Я не делаю ничего без…

– Тише. – Коненос повернулся, приложив палец к губам апотекария.

– Мы с тобой единомышленники. В самом деле. Покажи, что ты сделал.

Вон Калда колебался. Даже сейчас, после всего, что сделал примарх для дела, все еще существовали риски, так как древние запреты тяжело умирали, и познавший предательство Легион мог с легкостью взрастить его в своих рядах.

Затем апотекарий убрал руку от пистолета и потянулся к замку.

– Ступай осторожно, – сказал он. – Следи за тем, куда смотришь.

Он ввел последовательность кодов и стальные засовы отошли. С шипением вытекающего воздуха дверь открылась.

За ней оказался густой сиреневый туман, насыщенный смешанными запахами. Приглушенный лай стих, сменивший тихим шипением. Вон Калда и Коненос вошли внутри, и на миг мрак на пороге поставил в тупик даже их улучшенное зрение.

Когда туман рассеялся, появилось круглое помещение, на стены которого красно-коричневым цветом были нанесены руны. Перед легионерами открылась обшитая бронзой яма за толстым бронестеклом, таким же, как емкости для тел в апотекарионе. Дно ямы было заполнено грудой трупов метровой высоты. Из кусков мяса торчали сломанные кости.

Над трупами присело нечто плохо различимое – ложное отражение, неправильно направленный столб лунного света. Только когда оно пошевелилось, мелькнули рваные образы: терновый венец, белесые глаза, рот с полными губами и извивающимся языком длиной в руку человека. Временами его плоть напоминала женщину, а иногда мужчину. Когда двое легионеров подошли к стеклу, нечто размытым пятном бросилось на преграду.

– Ах, какая красота, – сказал Коненос, благодарно кивнув. – Где ты его достал?

Вон Калда помедлил с ответом. Он временами сомневался в мудрости своей работы.

– Оно не готово. Ни один из них.

Коненос хитро улыбнулся.

– Мне говорят, что есть те, кто еще не посвятили себя просвещению. Они цепляются за старые порядки. Не видят выгоды от улучшения. – Он подошел к защитному стеклу, и в тенях щелкнуло что-то похожее на клешню краба. – Но это наше будущее, они – наши союзники. Вот почему ты это делаешь, правда?

Вон Калда почувствовал тошноту. Так было всегда в присутствии существ, которых он пленял, их недолговечное присутствие удерживалось постоянным жертвоприношением живых.

– Карио пользуется благосклонностью.

Коненос метнулся к апотекарию и обхватил его лицо обеими руками. Лицо оркестратора приблизилось, и Вон Калда почувствовал сладковатое дыхание.

– И вот тебе твой ответ. Палатинский Клинок так же проклят, как и мы. Он слышит те же шепоты, что и мы. Это существо может даже ускорить процесс, и я буду этому рад.

Коненос снова посмотрел на извивающиеся тени, и его розовые глаза засияли.

– Забудь про создание новых слуг. Теперь это твоя работа.

Существо за стеклом бросилось на него, атаковав свирепым ударом едва ли физически существующих хлыстов. Его остановили то ли толстое бронестекло, то ли выведенные на темном металле таинственные знаки.

– Это приказ Разделенной Души?

– Ты раньше не ждал их. – Коненос облизал потрескавшиеся губы. – Со временем он устанет от своего мечника, но время для нас не бесконечно, так что постарайся, чтобы они ответили на твой призыв. И когда мы в следующий раз отправимся в бой, я хочу, чтобы они были с нами.

Оркестратор отпустил Вон Калду и вернулся к бронестеклу. Тварь внутри отреагировала и среди теней замерцала пара фиолетовых глаз – больше человеческих, миндалевидных и жестоких. Коненос заворожено следил за ней.

– Они заразны, – прошептал Коненос. – Пришло время ускорить инфекцию.

Глава 13

Перед тем, как привели Вейла, Есугэй отвел Арвиду в сторону.

– Тебе больно, брат? – спросил грозовой пророк с явной тревогой на татуированном лице.

Арвиде стоило улыбнуться. Ему было всегда больно. Изменение плоти бурлило под кожей, хотя самоконтроль помогал, как и глубокий космос. Время от времени шипение в ушах стихало, а ужасный жар в крови спадал, но ненадолго. Применение своих талантов все возвращало, и именно ради этого Арвиду держали в V Легионе. Каждый раз, когда они спрашивали его, боль усиливалась.

Если это и подтолкнуло его Легион переступить черту, если это привело Волков на Просперо, тогда, возможно, он начал понимать. Магнус всегда был снисходительным отцом, а Арвиде не по силам было выдержать такие страдания.

Убить за это преступление всех до единого Сынов, было суровым приговором, но ведь сама вселенная была суровой, а Тысяча Сынов с самого своего основания заигрывали со смертью.

– Не больше обычного, – ответил он.

– Мы не должны делать это.

– Ты бы не попросил, если бы это не было важно. Кто он?

Есугэй ответил взглядом, который говорил «хотел бы я знать».

– Мы не преуспели на Эревайле. Найденный нами человек – единственная связь с тем, кого мы ищем. Он знал цель, но не знает где она сейчас. Однако, они годами работали вместе. Может, что-то выйдет.

От слов грозового пророка у Арвиды упало сердце. Да, сделать можно было, но за серьезную плату. Из всех его умений предсказание возможного будущего из смутно запечатленного прошлого было самым сложным, требующее самого глубокого погружения в порочные водовороты Великого Океана.

– Ты сам говорил с ним? – спросил Арвида.

Есугэй грустно кивнул.

– Сделал все, что мог. Насколько я вижу, он говорит правду. Он – гордец, как и все ему подобные.